Хулиган Пушкин, испортивший русский язык

За чистоту русского языка не надо бороться, уверен Дмитрий Косырев. Надо просто помнить урок Пушкина: побеждает всегда веселая легкость.
Александр Сергеевич Пушкин
А самое интересное, — причем очень интересное, — что же сделал этот самый Пушкин такого, что мы с пушкинских времен и до сих пор примерно на его языке и говорим. А он, хулиган такой, всего-то населил этот язык новыми иностранными словами. И иностранными сюжетами. Испортил, в общем.

"Ужасно в ухе"
Завкафедрой современного русского языка Новосибирского государственного педуниверситета доцент Людмила Храмцова
Язык сегодня: "ржунимагу" и "имхо" экономят время
Язык — штука не просто изменчивая, а изменчивая до полной неузнаваемости. Язык Шекспира англичане в общем понимают, но это благодаря школьному образованию, которое на Шекспире буквально стоит. Язык почти современника Шекспира — Ивана Грозного, прекрасного стилиста — мы без словаря не поймем. Королеву Англии, например, он именовал в письмах к ней "пошлой девицей", что означало тогда — "обычная", то есть "незамужняя".

До Ивана русский язык уже успел испытать несколько волн иностранного нашествия. Греческого, из погибшего Второго Рима — Константинополя, через православие; от наших с вами имен (процентов на 80 греческие) до сегодняшнего аэродрома — это все оттуда. Не забудем про тюркские "казна" или "алтын", или иранские "кафтан" и "сарафан". Дальше, еще до Петра, началось нашествие голландско-немецких слов, включая голландское "дурак".

А как звучала русская поэзия петровских времен или чуть позже их?

Избрав силам своим труд равный и способный,

Пущу перо, но в узде; херить не ленюся;

Много ль, мало ль напишу стишков, не пекуся,

Но смотрю, чтоб здравому смыслу речь служила,

Не нужда меры слова беспутно лепила…

Это — Антиох Кантемир, "Сатира на бесстыдную нахальчивость", начало XVIII века.

Далее же реформатором русского стихосложения стал фактически современник Кантемира Василий Тредиаковский, и тут уже все поближе к нам, хотя…

С одной страны гром,

С другой страны гром,

Смутно в воздухе!

Ужасно в ухе!

Набегли тучи,

Воду несучи,

Небо закрыли,

В страх помутили!

("Описание грозы, бывшия в Гааге").

И, наконец, реформатором не только стихосложения, но и вообще русского языка стал все-таки не Пушкин, а Михаил Ломоносов. Это была абсолютно академическая акция, включавшая издание первой "Русской грамматики". Как и любая реформа, она закрепляла то, что уже с языком произошло, вдобавок дерзала выдвинуть для потребы всех русскоговорящих новые идеи. Часть которых прижилась.

Кстати, и стихи у Ломоносова совсем другие, вот самый, наверное, известный из них, про кузнечика:

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, все твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

И, тем не менее, не 8 ноября, дата рождения Ломоносова, стало Днем русского языка. Героем оказался не академический исследователь и систематизатор, а совсем другой человек. Получился отличный урок того, что такое язык и как он живет.

Как пишет этот злодей

Сидим накануне Дня русского языка с профессором Александром Иваницким, возможно, наиболее известным сегодня пушкиноведом, на лавочке у входа в Институт мировой литературы имени Горького. Говорим о том, сколько новых слов ввел в русский язык Пушкин.

Французских слов, прежде всего ("машинально"), но и английских, которые он даже пару раз писал латинским шрифтом: vulgar. Говорим о том, как трудно это сегодня понять, ведь большую часть этих слов мы с тех пор считаем своими, исконными, и не замечаем.
То есть Пушкин — это не новая грамматика, это новый лексикон. Европейский. И это еще как-то более-менее известно. Но профессор Иваницкий говорит еще и о пушкинских сюжетах-трансформерах.
Оказывается, у Пушкина почти не было "своих" сюжетов — каждый раз то было нечто, гулявшее по всей Европе (типа истории Дон Жуана), но переосмысленное поэтом заново, с точки зрения "здесь и сейчас", России начала XIX-го века. Споткнуться можно только на "Пиковой даме", хотя понятно, что история была в любом случае подлинная, не придуманная.
И еще о французах: волна французских слов в нашем языке началась до Пушкина, при Екатерине. Пушкин скорее ставит последнюю точку в этом нашествии, ведет дискуссию с французской культурой, сильно дискредитированной к тому времени якобинским террором и прочими несчастьями. Опять же, говорит Иваницкий, надо знать реалии тех времен, чтобы понять, кто такой Ленский (карикатура на новую немецкую философию и поэзию) и что значит любовь Татьяны к Ричардсону (которого вся Европа давно к тому времени перестала читать).

Самое же интересное в том, что никакой реформы русской литературы или языка Пушкин не замышлял. Он просто писал — как и все мы пишем — для себя и близкого круга своих друзей. Людей, в частности, прошедших через Царскосельский лицей. Писал на их (и своем) языке. Европеизированном и играющем с удачными европейскими словами.

Сегодня так делают люди, интродуцировавшие в русский язык "тренд", "твит" и прочее. Есть строки в неожиданно возродившейся сейчас русской поэзии, где перемежаются русские слова и английские, причем последние — латинскими буквами. И как же злобно шипят традиционалисты в ответ на эту чисто пушкинскую штуку!

Самое же главное в пушкинском чуде — легкость, невесомое изящество, с которым он вводил в литературу язык своего поколения. Профессор Иваницкий напоминает о поэте, который был старше Пушкина всего на 7 лет, но — совсем другим. "Боже, как пишет этот злодей!" — сказал Константин Батюшков.

Империя бессильна

Злобное шипение насчет новых слов зазвучало в полную силу в России почти сразу после Пушкина, и звучит до сих пор. Наверное, он будет всегда, этот комплекс неполноценности людей, которые языков не знают и поэтому хотят вернуть "изначальный", очищенный от иностранщины русский.
Тогдашние консерваторы Российской империи попытались силой ввести в наш язык, например, вместо пушкинской галоши — "мокроступы". Дело их безнадежно, но они и сегодня что-то подобное предпринимают.
Кстати, о галоше — кроме русских, за чистоту своего языка обреченно борются те самые французы, у которых Россия брала слова сотнями на исходе XVIII-го века.
Вот забавный материал из недавней Washington Post насчет того, что наконец-то во Франции вошло в словарь гениальное слово galosher — означает оно французский поцелуй (губасто-слюнявый). Французская академия (люди в расшитых золотом мундирах) не только не признают таких словарей, где есть слово "галошить", они с ненавистью воюют с поселившимися в их языке англо-французскими гибридами типа "le best of" или "e-mails".
Как с такими борцами бороться? А никак. Просто говорить и писать. Это ведь наш язык, что хотим, то с ним и делаем, он благодаря нам меняется всегда, потому и жив. Да и вообще бороться не надо, а надо помнить урок Пушкина: побеждает всегда веселая легкость.

http://ria.ru/analytics/20130606/941726308.html

не губасто-слюнявый, а языкасто-языкастый

Cтрочка Лермонтова ,которую он наотрез отказался исправлять "Из пламя и света рожденное слово"..Толковый словарь Даля:

С Гуглем супер!!!